Бомба для братвы [= Мастер взрывного дела] - Андрей Ильин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Зачем в таком случае ты собрал нас сейчас? Если сделка еще не завершена и прибыль еще не получена? — спросил представитель Твери.
— Он верно сказал. Зачем отрывать людей от дела для дела, которое еще не принесло прибыли, — согласно кивнул туляк. — Когда товар еще даже не реализован.
— А товар не будет реализован, — сказал Мозга. — Вернее, не будет реализован в том виде, в каком предполагалось раньше. Я предлагаю изменить условия сделки.
— Нашелся новый покупатель?
— Да, вы угадали, новый покупатель есть. Второй за последние несколько месяцев. И он тоже согласен платить любую цену. Даже очень дорогую цену. Я же говорил вам, что это очень ходовой товар.
— Так за чем же дело встало?
— Дело встало за товаром. Товара мало. По всем предложенным и предложенным в будущем сделкам товара не хватит.
— Значит, надо поднимать цену. Когда товара мало, надо выдавливать с покупателя все, что возможно.
— А когда его совсем мало? Когда товар хороший? И нет никаких гарантий, что вы сможете приобрести его в скором будущем. К примеру, что вы делаете с машинами, которые достались вам в единственном числе и по малой цене?
— Оставляем себе.
— То же самое я предлагаю сделать теперь. Оставить приобретенный совместными усилиями товар для личного пользования.
— Шутишь? — хохотнули авторитеты. — Бомбу — себе. Под кровать поставить.
— Под кровать нельзя. Под кровать — зазнобы будут недовольны.
— Ну тогда вместо мебели. Или лучше рыбу глушить. В океанах. Бах, и вся рыба — твоя.
— Шутник ты, Мозга!
— А я не шучу. Я предлагаю оставить бомбу себе.
— Себе?!
— Себе!
— Зачем нам атомная бомба? Какой с нее прок?
— А зачем она покупателям, которые выкладывать за нее баснословные деньги?
— Тебе виднее, зачем. Мы того покупателя в глаза не видели.
— Вы слышали такое выражение — атомный шантаж?
— Слышали.
— Телевизор смотрим. Грамотные.
— Атомный шантаж — это когда одна сторона, имеющая атомную бомбу или готовая использовать атомную бомбу, что-то требует у другой стороны, которая ее не имеет или боится использовать.
— Ну и что?
— А то, что мы имеем атомную бомбу.
— И кого мы должны ею шантажировать?
— Другую сторону.
— Какую другую сторону? Братву из Сибири?
— Нет, не из Сибири. Братва из Сибири тоже наша сторона. Хоть иногда и конфликтующая с нами, но наша. Я говорю о другой стороне.
— О какой другой стороне? Говори, не темни.
— Я говорю о стране. Я говорю о стране в целом, которая и есть та противоположная сторона.
— У той стороны тоже есть бомбы.
— Но «та» сторона не готова их использовать. Не способна их использовать на своей территории. И потому «та» сторона слабее нас.
Авторитеты замолчали. И снова на долгих несколько минут.
— Он предлагает безумие, — наконец сказал ярославец. — Менты не прощают даже пущенных против них в ход пистолетов. А он предлагает атомную бомбу! Нас смешают с дерьмом.
— Мы не можем шантажировать всю страну…
— В этой стране живут наши матери. И братья. Мы не можем всех их…
— Нужно спихнуть товар, пока на него нашелся покупатель. И тихо поделить прибыль…
— Мы не сможем взорвать эту бомбу! Кто сможет взорвать бомбу, которая…
— Я смогу! Я смогу взорвать эту бомбу, — тихо, но так, что перекрыл все голоса, сказал Мозга. — Если они не примут наших условий. Я ее взорву…
Авторитеты молча посмотрели на своего сотоварища. Который был таким же, как они. До недавнего времени был. До предыдущей, произнесенной им фразы.
— Что ты прэдлагаешь? — спросил грузин.
— Я предлагаю взять верх над всеми теми, над которыми мы не могли взять верх все эти годы.
— Ты имеешь в виду беспределыциков?
— Нет, я имею в виду государственных беспредельщиков. Объясните мне, почему они могут делать то же самое, что мы, но при этом их оберегает МВД и Безопасность, которые нас ловят? Почему они под их прикрытием растаскивают самые лакомые куски, которые не достаются нам? Почему им можно все, а нам только то, что остается после них? Разве это справедливо?
— Это несправедливо! — согласился ростовчанин. — Но они первые начали рвать этот пирог. И за ними сила. Они правы по праву силы.
— Нет силы, на которую не нашлась бы своя сила.
— Что ты хочешь?
— Я хочу уравнять возможности. Мы должны поделить страну по-честному. По горизонтали, а не по вертикали.
— Как это по горизонтали?
— До сих пор они забирали золотые вершки. А нам оставляли обгладывать черствые корешки. Они всегда забирали самое лучшее. Все то, что по колоску собирал весь народ. И то, что, они считали, принадлежало им. Вначале всем. А не поодиночке. Потом — каждому.
Потому что потом они разрешили себе грабеж и стали распихивать страну по собственным карманам.
Они учинили беспредел. Они знали, где брать лучшее и не допускали к этому лучшему всех остальных. В том числе не допускали нас. Начальные условия были не равные. Им разрешалось брать. Нам — нет! Я прав?
— Ты прав. Они взяли себе все. А нам отдали остатки. Которые не вместились им в руки.
— Ты совершенно прав!
— Чем они отличаются от нас, которых преследуют и называют преступниками?
— Ничем! Кроме того, что они взяли больше!
— Почему мы миримся с таким беспределом? Почему мы называем беспредельщиками тех, кто утаскивает у нас из-под носа малый кусок? Почему мы не называем беспредельщиками тех, кто утаскивает все? И у всех? Без оглядки на закон. Без оглядки даже на их закон.
Как называются люди, которые не признают закона, не признают авторитетов, не признают территорию, которые способны забрать последний кусок у своей матери, если им нужен этот кусок? Как они называются?
— Беспредельщики!
— Что делают с беспредельщиками?
— Ставят на место!
— Я предлагаю поставить на место самых главных беспредельщиков страны. Я предлагаю заставить их играть на равных. И тогда мы посмотрим, кто сильнее.
Если для них их закон не писан, то по их закону не должны судить и нас.
Если они имеют право торговать всем, то и мы должны иметь право торговать всем, чем торгуют они.
Если их не имеют права трогать мусора, то пусть они не приближаются и к нам…
Я хочу равенства. И я знаю, как добиться этого равенства.
— Как?
— Мы поставим им ультиматум. Чтобы они пересмотрели свои законы. Чтобы они объявили амнистию и выпустили на свободу всех наших братьев.
Чтобы они допустили нас к созданию законов.
Чтобы они убрали ментов, которые нас не устраивают.
Чтобы они отдали нам стукачей…
Авторитеты молчали. Предложенная программа была грандиозна. Фантастична. И очень желанна.
Никто и никогда еще из их братвы не пытался навязывать свою волю государству, в котором жил. Никто не пытался объявлять амнистии или увольнять неугодных им следователей. Никому это даже в голову не приходило.
Они делали, что могли.
Покупали отдельных ментов и судей. И тем влияли на следствие и приговор.
Подчиняли и использовали в своих целях государственных чиновников.
Находили общий язык с начальниками тюрем и колоний.
Пробивали ходы к политикам и депутатам и пытались протаскивать угодные им законы…
Они просачивались во власть снизу.
Но они никогда не предполагали, что будут иметь возможность говорить с ней на равных. Чтобы не покупать, а требовать то, что им положено по закону. По их закону!
— А если они не примут наших условий?
— Если они не примут наших условий — я взорву бомбу!
Глава 38
Начальник президентской охраны разливал водку. По простым граненым стаканам. И нарезал огурцы. Малосольные. И колбасу — вареную. И выкладывал капусту — квашеную. И никаких тебе севрюг, балыков и черной икры.
Потому что Президент выехал на пикник. Простой. Как в бытность свою обыкновенным секретарем обкома партии.
— Давай, пластай быстрей. Водка стынет! — торопил Хозяин своего телохранителя, похаживая вокруг стола и досадливо отмахиваясь от комаров, которые делали различия между голубыми кровями Первого лица государства и скотника дяди Митяя. А пили вся равным удовольствием, будучи по сути своей демократами. — Ну?
— Секундочку. Еще одну последнюю секундочку.
— Секунду — ладно. За две — уволю без выходного пособия.
Милые господские шуточки, которые не понять когда перестают ими быть. И становятся оргвыводами.
Так что лучше на всякий случай укладываться в разрешенную секунду.
— Готово!
Президент взял стакан. И кольцо колбасы.
— Ну, в общем, чтобы не последняя, — и хлопнул стакан водки. И удовлетворенно крякнул.
— Наша водка?
— Наша. Кристалловская.